Александр Коган родился в 1968 году. Eгo стихи мне впервые довелось прочитать в девяносто первом, а осенью того же года Саша улетел за океан, как выразился по похожему поводу один общий приятель, "дальше жить". С тех пор, вне зависимости от чего бы то ни было, для меня, во всяком случае, они поддерживают "точку отсчёта" в жизни, поскольку способны её - жизнь - прибавлять.

И как пронзительно одиноко должна, верно, звучать его "Рождественская колыбельная" - одно из самых лучших стихотворений, на мой взгляд, в новой русской поэзии - в нью-йоркской подземке или, там же в Нью-Йорке, в европейских переулках, где "снег чернеет у тебя на глазах", несмотря на все восемь часовых поясов, отдаляющих пишущего эти строки от "галлюцинации бруклинского миропорядка".

Вообще, стихи Саши по раскрученности языка и интенсивности ощущений складываются в некую, развёрнутую во времени, метафору постмодерного, или какого угодно, но очень узнаваемого человека. Взгляд при этом на природу вещей совершенно отчаянный, и отчаянье тем гуще, чем отстранённее, когда "чужие мысли о себе выходят на улицу/ оглядываясь в спешке/ свернуть за угол и поймать такси" и "запах слова/ сочится через кирпичи" - такой же, если не более интенсивный, что от марихуаны в подъездах бездомного города, - чтобы впоследствии заполнить пространство чистого листа.

Сергей Зимоглядов

Жажда плоти есть безжалостная доброта, выжигающая кислотой узоры галюциногенного бытия: новорождённое обоняние отличает одну местность от другой по оттенкам липового аромата.

Оптика автора наводит резкость до потери зрения, чтобы всыпать в черноту редких блёсток рождественского сна... Ведь мы не можем быть изгнаны из собственного Сада земных наслаждений свободы.

Мир предстаёт. "Иголка с ниткой наготове, и остаётся только жить..."

Елена Сапрыкина


    Стихи из сборника "Эволюция и т.д."
              New York 1996
    
    
    Запятые дождя на стекле и проверенный скрип половицы, день в прокуренном ветхом тепле: по привычкам живёшь заграницей. Иногда узнаёшь из письма чей-то голос, но пишешь так редко, что по лестничным шахматным клеткам сутки в сумерках сходят с ума, чтоб в ответ на твои словеса ночь казённая пялилась сонно, да сползла по пьянке слеза у начитанного почтальона. 1993 *** Скучая в ноябре, перед обедом, я прочитал в толстом журнале стихи пожилого поэта, кажется, о поцелуе взасос. Вечером, под дождём, проходя мимо желтушного окна библиотеки, я увидел спрятавшуюся за стеллажами библиотекаршу - лет тридцати, в старушечьей кофточке отпугивающего цвета, в рыбоглазых очках, с лицом, выцветшим от страниц, читающую те же стихи, и мне стало ужасно жаль заслуженного поэта с его леденцовой правдой воспоминания. Мне захотелось верить, что моя скользящая в мокром асфальте тень свидетельствует о полноценности жизни, которой не нужно вздрагивать и замирать над краденной минутой, прокрученной против часовой причастного оборота, и пока не нужно писать слезоточивых четверостиший, претендующих на старческий гонорар. 1990 *** Лене Сапрыкиной С утра никогда - всё же лучше чем рано, когда в темноте будет капать из крана фонарь пустыря и оконная рама, пока поголовно кромсает казарма три грёзы маразма в размере плацдарма, чья форма - уже воплощённая норма, и мозг мой равняется, хоть и разорван, на груди четвёртого. Просто усталость простила просящих - нас мало осталось, в халатах стоящих в приёмном покое, и кофе морковный, прозрачный как морфий, в ночное окно - улетает... 1990 *** У трёх старух в руках такие спицы, что нам ночами круглыми не спится, клубок, разматываясь, как бы снится, как снимки в темноте всплывают лица на третьи сутки: время не водица, а кровь людская и способно длится смертельно долго - нитью из клубка распутицей, письмом издалека, синицей, издыхающей в руках, бессонницей, распяленной на спицах... 1991 *** Я почитаю чистый лист за то что он вместить способен, что дождь забарабанил дробью о металлический карниз таким капризным звуком детства, что некого позвать, хоть плачь, хоть плац, хоть плаха, хоть палач, хоть плащ отцовский надевай; давай повременим немного. Так долго ни в одну дорогу не собираются. Давай останемся, раз нет плаща, прощания, и слава богу. На этот случай есть свеча, холодный чай, диван скрипучий, дождь, барабанящий в карниз, по памяти, на сон грядущий, предпочитая чистый лист в чернеющей вечерней гуще. 1991 *** Когда отбой в палате № 6 уже не слышен на капустном поле, чужие мысли о себе выходят на улицу, оглядываясь в спешке свернуть за угол и поймать такси. Бессонница от европейских статуй передаётся складу стеклотары, и сторож, докурив, надев ушанку, выходит в космос. Тает снег. По парку петляет одинокая собака. Зима уходит в угольную ночь. 1995 *** Д З Э Н Сон Ламы через негатив зрачка засвечивает в собственном сюжете первотолчок вселенского волчка и выкидыш в вокзальном туалете. 1995 *** Укромно жить и спать вдвоём приятно хоть и не без боли в один и тот же водоём входили дважды и поболе верните мне украдку впадин мою "и рыбку из пруда" мой путь в бессонное туда по времени уже обратен желанию вернуться вспять свою чтоб завалиться спать в тебя которую как пять я знаю мне нужна лишь пядь земли прошу перелопать мне родина участок почвы не пять на пять так два на два все понемногу ты права растёт трава не носят почты сюда где каждый не один хотя как пить дать я не каждый пока трава растёт от жажды а не от влаги я один как в зеркале один но дважды 1991 *** РОЖДЕСТВЕНСКАЯ КОЛЫБЕЛЬНАЯ В доме дышит сонное тепло. Снег летит в оконное стекло. Ты один. Твой город замело. Их добро и зло тебе мало. Лучшее, что сотворил Творец - самоё себя. Он сам истец, сам ответчик. Он рискует всем. Та звезда, что грела Вифлеем, светит над Голгофой. Ночь темна. Бог есть свет плюс-минус тишина. 1994 *** КОДА Мне снится кокаин, я проникаю в свой зрачок. На сцене ты стоишь в зелёном платье, но голая. Дарю тебе две тени успения в подземке. Две лилии, две стоптанных подошвы. Сентябрь. Ваза солнечного света, пыли и запаха сухих цветов. Прозрачная старушка целует воздух. Несколько ангелов появляются в разных концах аллеи. Собор возносится на небо, парк зарастает сквозной паутиной. Хоровое пение чаек онанирует над океаном. Цистерны со спермой грохочут по железным дорогам страны точно по расписанию, машинист, прикладываясь к бутылке, вспоминает мать невесты, ухмыляясь одними глазами. Скунс перебежал через рельсы. Приходится смотреть. Постепенно зрение преодолевает физические преграды. На карту мира поставлено существование вина, хлеба, лука, картофельной кожуры, живого голубя. Содомия в воскресных школах способствует укреплению дисциплины. Мне снится кокаин, я проникаю в свой зрачок. На сцене ты стоишь в зелёном платье, но голая. Дарю тебе две тени успения в подземке. Две лилии, две стоптанных подошвы. Сентябрь. Ваза солнечного света, пыли и запаха сухих цветов. Прозрачная старушка целует воздух. Несколько ангелов появляются в разных концах аллеи. Собор возносится на небо, парк зарастает сквозной паутиной. Хоровое пение чаек онанирует над океаном. Цистерны со спермой грохочут по железным дорогам страны точно по расписанию, машинист, прикладываясь к бутылке, вспоминает мать невесты, ухмыляясь одними глазами. Скунс перебежал через рельсы. Приходится смотреть. Постепенно зрение преодолевает физические преграды. На карту мира поставлено существование вина, хлеба, лука, картофельной кожуры, живого голубя. Содомия в воскресных школах способствует укреплению дисциплины. Жизни, оставленные в родильных домах, жизни, отдавшие богу душу, жизни, спящие в тебе, жизни, которых никто не разбудит, суть - жизни смертей, сводят на нет каждое слово кроме телефонного "нет" твоего молчания. С любовью прохожего к своей тени теми же шагами проходит холод внутреннего перерождения слуха в эхо подъездов бездомного города, ставшего шорохом сухого листа. Трение. Там, где нам было тесно, теперь кувыркается ветер. В нашей постели пусто, из развороченных окон пахнет снегом, и как на иконе золотая орда горизонта зажигает огни в сумерках голода плоти. 1994 *** В голове человека летит самолёт. В голове самолёта не дремлет пилот. С высоты ему видится город огней, а за городом - море и горы камней. Самолёт пролетает всю ночь напролёт, вот и утро в пилотских глазах настаёт. Человек просыпается солнечным днём в полушарии света, но только не в том. А пилот загоняет в ангар самолёт, шлёт открытку жене и с приятелем пьёт в ресторане столицы далёкой страны с океаном за краем стеклянной стены. И пилот повествует весь день напролёт как летел в самолёте всю ночь напролёт, и не знает что тот, в чьей большой голове он летел в черноте, а потом - в синеве, с ним сидит и внимательно слушая пьёт, удивляясь тому что увидел пилот. 1994 *** ЗИМА В ГРИНВИЧ ВИЛЛЭДЖ В европейских переулках Нью-Йорка снег чернеет у тебя на глазах. Перекрёсток узнает тебя с первого взгляда: детство затягивается. Красивый старик осмотрительно переходит узкую улицу. 1993 *** ЭВОЛЮЦИЯ Конст. Гальцеву Человек произошёл от статуй. Статуи - от зависти и мумий. Мумии - от страха перед смертью, перед смертью страха перед жизнью, первой из причин существования после страха жизни после смерти. Мумии в двухкомнатных квартирах. Статуи в очередях за водкой. Человек во чреве червячихи. 1991 *** Впотьмах, почти не существуя, очнувшись в бруклинской ночи, какой-то отблеск, аллилуйя на латах звёздной саранчи, ни звук, ни свет, но запах слова сочится через кирпичи, и полнолуния обнова сама выходит от портного, не потушив свечи, лишь мысль в больничной тоге, в Торе, торчит соседом в коридоре, перебирая вслух ключи, и мир в себя приходит снова за неимением иного. 1993 *** Блажен кто верует - тепло ему при свете сороковатной лампы в туалете прочесть в спасённой от очка газете, что Кастанеду стоит углубить. История стара как прокуратор не потому, что Брут родил Марата, но потому что Авель предал брата, позволив Богу дать себя убить. 1995 *** Только теперь, выходя из бомбоубежища в свадебном платье, ты видишь как всё изменилось: на месте пивного киоска растут многолетние пни, небо сместилось в сторону нового моря, а все друзья твои по-прежнему заграницей. Пахнет полынью, всюду бельё на верёвках, ветер уносит обрывки телефонного разговора, и ящерица на раскалённом асфальте школьного двора видна изо всех окон оглушительной тени. Время только что кончилось, тебе повезло первой оказаться в раю. 1995 *** От неба до земли - четыре дня пешком, но этот город - западня, здесь можно умереть, или родиться, но жить здесь без охраны тяжело. Мой город умер всем смертям назло. Молчит село Большая Ягодица. Мой мозг - инфекционная больница. Ты любишь чай, ты любишь пустоту, ты любишь хаос полного распада, а я люблю в твоих глазах версту между тобой и мной, и я расту со скоростью вины и снегопада. Смерть города стоит с нашатырём во ржи, как недорезанная роза, поскольку мы сегодня же умрём от холода, троцкизма и цирроза. Кончается мой календарь заноз, я думал - врос в катарсис от катара, но Дед Мороз мне кажет красный нос в окно ларька приёма стеклотары. *** Весна без сна. У Бога ломка. Ночь провалилась псу под хвост. Над Иноземцево позёмка в четыре миллиарда звёзд. Рождённые под знаком Волка подняли вой из под земли У незнакомого посёлка петляют злые "Жигули". Ты прячешь тень за занавеску, но видишь в кухонном окне космическую хлеборезку с немецкой топкой в глубине, и в ней - окно через дорогу сквозь снегопад в Махачкале с характеристикой на Бога на следовательском столе. *** Я заперт в одиночке дня, мне некуда деваться, и снегопада западня рождается из плаца плацкартного небытия плакатного вагона на чёрных нарах по статьям за звёзды по погонам. Сегодня ночью выпал снег на звёзды на погонах. Я видел пару человек в решетчатых вагонах. Сосна достала до звезды и рухнула из строя. Снег проскрипел на все кусты и бесов стало трое. Конвой не спит, конвой поёт, и в недрах самогона гнездится звездовой помёт полночного прогона. Пурга в снега, метель внизу, над плацем в преисподню, а звёзды, ни в одном глазу, как будто кто скостил слезу под образа на тормозу за злую жизнь Господню. 1997 *** 1948 * Никого никогда не слушал и не лапал чужих блядей, ничего я не знаю лучше танца Маленьких Лебедей: Достижимее - да и проще спец пайка и машины Зим, эстетически равен мощи девятнадцати Хиросим. Лёгкий снег, колкий лёд московский, светофоры, и каждый ждёт. Даже Пётр Ильич Чайковский мне с афиши вот-вот мигнёт. Я спокоен и сплю ночами, но как в театре - срываюсь с мест, если кажется, что причалил Чёрный Ворон под наш подъезд. -------------------------------------------------------------- * 1948 - отклик на "1984", - "наш ответ Керзону". (прим. авт.) *** Е.М. Борьба со сном мешает мне уснуть, но лень подняться и принять микстуру, а потолок всё падает на грудь, и ангелы летят сквозь арматуру. За ними - ты во всей твоей красе, в такой момент и засыпать обидно; потом она - полсолнца на косе, подол в росе, и скалится, ехидна. И вот - укол, высокий потолок разливы рек и шахматное поле... Мой Ангел, я не в шутку занемог! Мой Бог, я вам дышу - чего же боле? *** Ровно на два часа, проведённых в кино, мир изменится, но прежде станет темно так, что выйдя на свет электрический свет на одной из планет ты увидишь - коса месяца жнёт звезду за звездой, и к кресту над жильём и ездой снова прибит Иса. 15.06.2000 *** стихи Александра Когана. Август 2000 г. Заблудших душ как звёзд на небе, и монастырский звездочёт, спостившись на вине и хлебе, сверяет свой переучёт. Увы! В глазах его двоится от ясновиденья и лжи, а он на небе видеть тщится безсмертье смертныя души. *** Больной здоров. Он выздоровел сам. Его спасла зелёная аптека. Четыре года он шатался по лесам, не повстречав ни разу человека. Теперь о нём напишут пару книг и защитят с десяток кандидатских, ему же в клетке гнить от их интриг среди смердящих стен и принцев датских. *** Э. Моя забывчивая память не исключила из числа кого еще зафудзиямить американского посла. Мы с вечностью на ты в бараке, и в буераке мегатонн - не Хиросима-Нагасаки, а Цинциннати-Вашингтон. *** Как не умнеть, когда на каждый день приходится ещё одна заноза, но что ты ни скажи и ни надень, ты остаёшься верен как Спиноза вершкам и корешкам своих идей и сорока годам самогипноза, а танки на брусчатке площадей - и ныне там, хоть нет в помине воза... *** Не помню какого числа обидел тебя, и со зла разбились внутри зеркала, и вынесло взрывом витрины - за Духа, Отца и за Сына... *** Я знаю как мне быть в четверг, Хотя и среду не отверг, а понедельник начинается в субботу. Мой вторник пятницей пропах, Я просыпаюсь второпях От неизбежности неявки на работу. Экономический процесс - Деревья, а за ними лес, Прирост,налог, долги, доходы и проценты - Все это нудно и старо Вам - воздух в долг, мне бес в ребро, А бог - на том конце общественной плаценты.

Сайты партнеров - - контакты